Янус

Джереми Стронг в финале «Наследия». (С любезного разрешения канала HBO)

В Наследии жизнь не очень хороша; это условно. По крайней мере, так говорит Кендалл Рой (Джереми Стронг) через несколько мгновений после того, как тело его отца-миллиардера Логана (Брайан Кокс) было похоронено. Внутри семейного мавзолея также находятся четыре вертикально расположенные комнаты для детей Логана; дети — старший и младший братья Коннор (Алан Рак) и Роман (Кирнан Калкин) и единственная дочь Шив (Сара Снук) — отпускают болезненные шутки по поводу перспективы быть похороненными рядом с человеком, который считал любовь слабостью. и жестокость как сила. («Шанс познакомиться с ним?» — спрашивает Шив.) Ройи провели большую часть своей взрослой жизни, пытаясь либо заслужить расположение своего отца, либо подорвать его авторитет. Но они все еще жаждут его одобрения, даже когда пытаются свергнуть его, даже после смерти. Как однажды пел Пол Вестерберг, покровитель самосаботажа и недоверия: «Мы готовы умереть за тех, кто любит нас меньше всего».

В течение четырех сезонов сериал «Наследие» вел хронику борьбы детей Роя за контроль над Waystar Royco, медиа-конгломератом Логана, вдохновленным «Фоксом» Руперта Мердока, пытающихся перехитрить друг друга, чтобы стать преемниками своего отца. Но этот простой сюжет всегда отходил на второй план по сравнению с семейными событиями, которые составляют основную драму сериала: тень, которую Логан и его жестокость отбрасывают на своих детей. Желание и страдание часто выражаются в одном дыхании в «Наследии»: детей Роя учили, что они не могут отделить нужду от боли, о чем свидетельствует то, как они выражают привязанность через колкости, которые бросают друг в друга.

Инвазионная портативная операторская работа в сериале, навеянная «Догмой 95», с частым увеличением масштаба создает эмоциональную непосредственность повествования, но также действует как рекордер юмористических реакций лица на абсурдные события. Обширные ансамблевые декорации, изображающие чрезмерную панику и разочарование, а также множество невозмутимых изюминок часто сочетаются с эмоциональным опустошением без намека на тональную резкость. «Наследие» вряд ли является первым сериалом, в котором сочетаются комедия и драма, но это один из самых успешных сериалов, объединяющих эти два режима, настаивая, в уникальной британской манере, на том, что они всегда одни и те же. «В комнате сценаристов, — сказал Джесси Армстронг, создатель шоу, в интервью журналу New Yorker, — мы иногда слышали своего рода повторяющуюся фразу: «Это самое смешное, что могло здесь случиться, и под этим я имею в виду самый болезненный? А иногда: «Что здесь самое болезненное, я имею в виду самое смешное?»

Способность «Наследия» действовать в обоих направлениях распространяется на критическое и сочувственное изображение детей Роев: они одновременно сломанные игрушки и отпугивающие стервятники; морально подозрительные, но в высшей степени жалкие персонажи. Последний сезон с совершенной ясностью иллюстрирует их разделенные состояния, доводя братьев и сестер до коллективного эмоционального упадка, прежде чем продемонстрировать их неспособность преодолеть свою алчность.

В «Свадьбе Коннора» четверо Роев собираются вместе, чтобы отпраздновать свадьбу Коннора, когда они узнают о внезапной смерти своего отца в его частном самолете из-за телефонного звонка Тома (Мэттью Макфейден), разведенного мужа Шива. Широко известный эпизод отражает внезапные парализующие последствия неподготовленного горя, изображая смерть патриарха в реальном времени. Ранний великий афоризм Наследия — «Слова — это просто, ну, что, ничто; сложный воздушный поток» — приобретает трагическое измерение, поскольку дети изо всех сил пытаются выразить свои чувства в словах в момент кончины своего отца. Это также предлагает вполне несентиментальный конец Логана: влиятельный человек, умирающий отчасти из-за тщеславия (он отказался носить компрессионные носки в самолете, что привело к его тромбоэмболии легочной артерии) и плохого питания (в это время он был в туалете). окруженный соратниками, а не семьей, неспособный услышать шаткое «Я люблю тебя» от троих из четырех своих детей (двое из них также настаивают на том, что не могут его простить), потому что, конечно, он уже мертв.